Интервью с бывшим политзаключённым, 35-м «узником Болотной», а ныне политическим беженцем Дмитрием Бученковым, взятое блогером Максимом Ефимовым.

 

— Дмитрий, ты русский анархо-коммунист и в какой-то мере повторяешь судьбу Петра Кропоткина. Тот тоже был в заключении, но с помощью друзей бежал из России за границу. За границей он Кропоткин познакомился с Бакуниным, который в свою очередь был знаком с Марксом. Вряд ли в Прибалтике ты встретишь людей такого масштаба, как Маркс, Кропоткин или Бакунин, но солидарность ты уже успел ощутить. Расскажи, пожалуйста, о твоих философских взглядах на общество и политику!

— Да, поддержку с воли я ощущал. Благодарю всех, кто поддерживал меня и мою семью (и продолжает поддерживать).
Про философские взгляды. На постсоветском пространстве сейчас в зачаточной форме существует три основных теоретических течения: либертарный коммунизм, революционный социализм, интегральный социализм.

Я подчеркиваю — ни как политические движения, а как форма мысли, существующие в зачаточной форме. Я придерживаюсь по философским взглядам первого течения — либертарного коммунизма. Сейчас различия между этими течениями условны. Сольются ли они воедино или разойдутся дальше покажет время. Философию либертарного коммунизма, как я ее понимаю, я изложил в статье «Что такое философия либертарного коммунизма», которую написал в тюрьме. Она общедоступна, лежит в интернет.

Взгляды на общество? В свое время мне показалась очень верной мысль одного американца — Говард Зин его звали, он автор книги «Народная история США». В ней он написал, что рассматривает историю общества ни с точки зрения Генри Киссенджера, а с точки зрения угнетаемого и порабощаемого населения. Так вот, я и люди моих взглядов рассматриваем общество ни с точки зрения господина Лаврова или Путина, а с точки зрения тех, кого угнетают, чье мнение подавляют, с чьим мнением не считаются.

При этом, одного пафоса, конечно, не достаточно. Люди современного леворадикального мировоззрения несколько отстают от социологической и политической современной мысли. Совсем не обязательно разделять воззрения современных социологов, тем более, что многие из них не могут договориться между собой. Однако, знать в общих чертах, что достигнуто и какую пользу это может нам принести — нужно. Это нужно для того, чтобы не провозглашать банальщину в левых псевдоидеологических статьях на пабликах. Многие левые в России по прежнему «питаются» уровнем гуманитарной науки 150-летней давности.
С другой стороны, в России есть товарищи, которые знают западных, например, марксистских теоретиков, которых и на Западе не все знают.
Читают их тексты в оригинале. То есть, они довольно хорошо осведомлены, но при этом такие товарищи ничего не могут, а часто — не хотят ничего предложить в организационном плане. Этот разрыв между теорией и практикой, конечно, нужно преодолевать.

— Как ты стал анархо-коммунистом? Кто и что на тебя влияло?

— В моем понимании анархо-коммунизм коротко: самоуправление, социализм, интернационализм, организация непартийного типа, революционное сознание.

Предупреждая всевозможные вопросы на эти темы, я попросил бы не «наряжать» меня в одежды прошлого века. Мы не занимались никогда и не занимаемся исторической реконструкцией: совершенно бессмысленно пытаться возрождать большевизм, анархизм, что-то еще — именно как политические течения. Анархо-коммунизм — это наиболее близкий термин, который выражает мои взгляды. Как же это движение, если оно когда-нибудь будет, — будет называться в действительности никто не знает.

Как стал? Интересовался историей России. Первая акция, в которой я участвовал как один из организаторов был пикет за прекращение войны в Чечне в 2000 году. Повлияли события, которые происходили в нашей стране в 1990-ые годы. Почему распался СССР? Почему идет война в Чечне? Что же там происходит — национально-освободительное движение или «разгул терроризма», как говорят по телевизору? Почему страна богатая, а люди бедные? Откуда вдруг в стране, победившей фашизм появились фашисты? Так был ли в СССР построен коммунизм или нет и тд? Эти вопросы волновали не только меня, но и многих других молодых людей конца 1990-ых начала 2000-ых.

— Ленин считал анархизм философией босяков, хотя, как мы видим, идеологами анархизма была интеллектуальная элита, аристократия. Какие ленинские взгляды тебе близки и как они сочетаются с анархизмом?

— Мне импонирует в Ленине интеллектуальная последовательность, решительность, талант политика, неутомимость. Ленин пытался быть и государственником и антигосударственником одновременно, но государственник в нем все-таки победил.

Вопрос о том, как воззрения Ленина сочетаются с анархизмом, следует рассматривать в свете моего ответа выше. Не нужно на себя примерять одежды начала 20 века. Споры о том, что «а вот Ленин и большевики в 1917 году вот как сделали», или «а вот анархисты в 1917 году вот как поступили» — споры в этом стиле считаю лишними. Могу лишь сказать, что большевики в 1917 недооценили государство, рассматривая его «всего лишь как инструмент», и в итоге оно их поглотило.

— Твои кумиры Кропоткин и Ленин. Кропоткин критиковал Ленина, не принял революцию и говорил о том, что диктатура партии не сможет победить капитализм, для создания нового социалистического строя она вредна, расплата тысячами жизней и разорением целых округов, власть портит даже самых лучших людей. Кропоткин отказался от министерского портфеля, который предлагал ему Керенский, считая работу дворника или чистильщика сапог лучше, честнее и полезнее, чем служба государству. В конце концов, он разочаровался в революции, считая ей утопией, власть — насилием, а политику — мерзостью. Выход один — устраниться. А что думаешь ты на сей счёт и видишь ли себя в политике? Хочешь ли делать в Россию или ещё где-то революцию?

— Ленин и Кропоткин для меня не кумиры. Это политические деятели, к которым я отношусь с уважением, интересом и взгляды которых я в чем-то считаю для себя близкими. Кроме них, я могу назвать более десятка революционеров, которых уважаю и которые близки мне.

При этом, разные периоды биографии Ленина и Кропоткина я оцениваю по разному. Например, меня очень удручает, что вернувшись в 1918 году в Россию, Кропоткин по сути не выступил в революционных событиях как анархо-коммунист. В силу преклонного возраста или по иным причинам он не показал способность к консолидации довольно многочисленных леворадикальных сил небольшевистского толка. Посмотрите «Воспоминания»
Махно. Там через весь текст прослеживается одна и та же мысль: анархисты оказались организационно слабы и не готовы к революции.
Также и с Лениным: полагаю, что оказавшись председателем СНК в 1918 году, то есть — председателем советского правительства, на определенном этапе он стал понимать, что власть советов превращается во власть бюрократии, но по разным причинам не смог предотвратить этого.

На вопрос «вижу ли я себя в политике?» я могу ответить, что вижу. В каких формах — пока не готов ответить.

Что касается вопроса «хочу ли я делать революцию в России», то вопрос, мне кажется, некорректно сформулирован в том смысле, что революция происходит не зависимо от того — хочет кто-то этого или не хочет, это социально-политическое явление. Поэтому я вопрос лично для себя ставлю так: когда случиться революция сможем ли мы что-то сделать? Сделать так, чтобы часть народа, которая неизбежно окажется вовлечена в события и будет жертвовать собой, жертвовала не напрасно и не во имя очередного нового президента? Власть Путина скорей всего закончится непростыми социально-политическими событиями, и чем больше он находится у власти, тем больше вероятность этих событий. В истории России всегда так: после долгого авторитарного правления следует период гражданской войны. Может быть не сразу это произойдет, но часто так происходит. Нестабильность заложена в самой сути российской империи:во-первых, это огромная территория, во-вторых с 2014 года появился новый фактор — присоединение Крыма. Присоединение Крыма является бомбой замедленного действия. После того как Путин уйдет, а он рано или поздно все равно уйдет — жители России вынуждены будут расплачиваться за эту авантюру.
Поэтому вопрос нужно ставить ни в форме: «а как бы так бы мне что-то сделать, чтобы революция случилась», а в другой форме: «что я буду делать, когда она произойдет».

— На собраниях анархистов ты высказывался о том, что надо повторить 1917 год, то есть призывал к революционному террору, насильственной смены власти. Возможно, власти захотели немного умерить твой пыл как сторонника революции и радикализма. Что ты об этом думаешь? Как ты относишься к «Левому фронту» С.Удальцова? Что у вас общего, а в чём различия?

— В твой вопрос, Максим, как ты его формулируешь — в скрытой форме вложена государственная пропаганда. Он подразумевает, что есть некое хорошее, правильное государство — Российская Федерация, и есть плохие люди, типо меня, которые «призывают к революционному террору».
Во-первых, нигде я к революционному террору никого не призывал.
Во-вторых, террором занимается российское государство — здесь и сейчас.

Одной поездки в автозаке в Мосгорсуд, вполне достаточно, чтобы все сразу встало на свои места в картине мира. У меня было достаточно времени наблюдать как российское государство издевается над своими собственными гражданами. Главный террорист сейчас — это российская государственная машина, которая с каждым днем становится все агрессивнее как во внешней, так и во внутренней политике.

Если же «власти хотели умерить мой пыл как сторонника революции», то могу сказать, что скорее они достигли обратного эффекта. Человек, у которого есть совеcть и у которого работает голова, хотя бы немного посмотревший на российскую государственность изнутри — никак не станет ее сторонником, он станет явным или скрытым ее противником. Может быть даже такой человек не станет оппозиционером, но уверяю — его сознание станет иным, значительно более критичным.

Кроме того, в твоем вопросе про «власти хотели умерить мой пыл» также я вижу странный подтекст. То есть, получается, что «власти знали, что меня не было на Болотной площади, но все равно решили посадить меня в тюрьму». Так получается? Ведь российская власть — именно так мыслит, именно так она и поступает. Ну тогда извините. Тот, кто так мыслит и так поступает, не имеет права ожидать хорошего отношения.

Про «Левый фронт». Определенный период времени мы сотрудничали с «Левым фронтом», это были наши союзники. Общее — то, что мы левые, различное мы более критично, чем «Левый фронт» относились всегда к опыту СССР.

— Что дал тебе тюремный опыт? Как ты изменился? Как изменилось твоё отношение к людям и к идеалистическим взглядам Петра Кропоткина?

— Этот опыт еще больше укрепил меня в верности моим взглядам. К людям я хуже относится не стал, но скорее стал относиться более критично.

Взгляды Кропоткина, которые ты называешь идеалистичными, я бы не назвал идеалистичными. Скорее Кропоткин никогда не претендовал на роль организатора, поэтому и существует образ какого-то доброго, бородатого дедушки. Если бы он взял на себя роль организатора, консерваторы всего мира поливали бы его грязью до сих пор, как и любого революционера того времени.

— Как заключённые и охрана относились к тебе, к политзэку Большинство заключённых пропутинские, поддерживают существующий режим. Имеет ли это какое-то значение в тюрьме?

— Для арестантов не имело большой разницы — политический ты или нет.
Главное, чтобы человек был нормальный. Путинские или антипутинские воззрения в арестантской массе большого значения не имеют. Они не являются критерием относительно которого к арестанту другие арестанты относятся хорошо или плохо. Рядовым сотрудникам ФСИН также было наплевать — политический я или нет. Только из за того, что ко мне было определенное внимание сми и правозащитников, среднее звено руководства централа, насколько я понимаю, как-то это учитывало, но не особо сильно.

— Что бы ты изменил в системе ФСИН? Надо ли вообще запретить тюрьмы и почему? Какое бы наказание ты придумал для тех, кто тебя преследовал и лишил свободы, травмировал психику?

— Я не вижу себя реформатором ФСИН. Была бы моя воля, я бы ликвидировал вообще тюрьму как вид учреждений. Реформировать же нужно судебно-следственную систему России, если уж речь о реформе.
Наказания бы я никакого придумывать не стал, я не злорадный маньяк и с психикой у меня все в порядке. Власть, к которой они присосались — не вечна и они познают скорбь иного положения причем не от меня даже, а от российского же государства. Оно довольно безответственно даже к собственным служакам.

— Сейчас ты соискатель убежища. Жить оторванным от своей привычной среды обитания довольно-таки трудно. Кроме того, тебе придётся формировать новый круг общения, а также адаптироваться к новой социальной реальности: к обществу потребления, к социальному дарвинизму и т.д.
Кстати, критику нигде не любят и везде политики относятся к гражданам как к абстрактным людям. Есть и языковые проблемы и многие другие. Не у всех получается адаптироваться и интегрироваться. Пётр Павленский и Оксана Шалыгина сидят во французской тюрьме. Их перформанс с поджогом банка никто не понял. К слову сказать, Пётр Павленский думал, что Франция — это страна революций, но она также и страна, которая преследовала анархистов, и тот же Пётр Кропоткин провёл там три года в тюрьме. Надеюсь, ты сможешь найти для себя нишу! А какие у тебя планы в эмиграции?

— К «обществу потребления» адаптироваться не придется. В России, в крупных городах — такое же общество потребления, как и на Западе. Я бы даже сказал — еще хуже, потому что на Западе водки потребляют меньше. Я пока не видел в Европе таких огромных, я бы даже сказал гигантских торгово-развлекательных центров, какие стоят на мкаде в Москве, например.

Планы? Адаптироваться, но это не значит — воспринять «ценности общества потребления», эти, так сказать, «ценности», всегда были для меня чужды.

Ближайшие планы — продолжить научную работу, издать несколько книг. Находясь на домашнем аресте, я написал книгу «Способы фальсификации уголовных дел в современной России». Надеюсь, получится издать скоро. Перед арестом, я подготовил к печати еще одну книгу, но не успел издать.

Дальше — видно будет.

Источник — https://maxim-efimov.livejournal.com/598980.html